Россия 1946 года предстает перед нами в очерках английского писателя Джона Бойнтона Пристли (1894 - 1984). "Поездка в Россию" написана ровно 60 лет назад, в год Огненной Собаки, когда Пристли путешествовал по нашей стране. От взгляда иронического наблюдательного Пристли не укрылись ни наши достоинства, ни наши недостатки, но первые начисто затмили вторые. "Конечно, в советской жизни больше недостатков и неудобств, чем это явствует из советской пропаганды, -- пишет Пристли. — Однако я предпочитаю то, что я видел собственными глазами, всем пропагандистским заявлениям. Я уезжал не разочарованным, а ободренным и освеженным. Мне стало ясно, что русские всегда выставляют себя в невыгодном свете. Они слишком много говорят об одном и том же — о материальном производстве, о количестве тракторов, выпускаемых у них в течение часа, — и очень мало о моральных и духовных ценностях, хотя тут они намного опережают капиталистические страны с их опустошенной, надломленной молодежью. Советские люди добились успехов в таких областях, которые нельзя нанести на карту и проиллюстрировать в пропагандистских листках". И далее, в финале: "Русские — чудесные люди, и я никогда добровольно не скажу о них и о жизни, которую они строят, ни одного дурного слова. Я отдал им свою дружбу. И я буду снова и снова предлагать ее русским, даже если они решат, что моя дружба им ни к чему. А теперь я хочу поблагодарить их за величайший из даров, о котором они и не подозревают, — за то, что, вернувшись из их страны, я стал намного больше уверен в будущем человечества". Как приятно читать такие вещи! Но напишет ли кто-нибудь нечто подобное о нас сегодняшних? Хотелось бы в это верить! Сегодня мы публикуем отрывок из Пристли, где речь идет о новогодней Москве 60-летней давности. Причем упор сделан как раз на социально-экономический аспект, на те проблемы, которые находятся в поле внимания профсоюзов. Из нашего далека интересно узнавать о снабжении Москвы в 1946 году, о бюджете молодой семьи и пр.

…Из-за транспортных затруднений, вызванных войной, снабжение продовольствием в Москве хуже, чем в большинстве советских провинциальных городов. Людям, получающим продукты по низшим нормам, живется, конечно, еще очень трудно. Но москвичи, которым продукты выдаются по более высоким нормам, — служащие государственных учреждений, ученые, писатели, артисты, преподаватели, квалифицированные рабочие, — живут лучше, чем мы в Лондоне. Преподаватель московского института получает столько же масла, сколько в Лондоне целая семья, независимо от того, чем занимается ее глава. Мои русские друзья никак не могли поверить, что мы в Англии подходим к распределению продуктов с гораздо более уравнительных позиций, чем они. У нас было много споров на эту тему.

Русская система нормированного распределения зиждется на строго утилитарной основе. Чем ты ценнее для государства, тем больше продуктов тебе выдают. Если ты выполняешь важную работу, объясняют русские, ты должен хорошо питаться, чтобы выполнять ее как следует. Такого рода привилегии - это награда за квалификацию и ответственность. Они распространяются также на жилище, одежду, на весь уровень жизни, но предоставляются только вместе с работой, так что бесполезный человек не может пользоваться ими. Эти различия часто несколько преувеличиваются с целью доказать, что в Советском Союзе быстро создается классовое общество; я со своей стороны не могу разделить эту точку зрения и предпочитаю рассматривать их как вынужденную меру.

Как ни странно, в Москве есть магазины, где продаются самые лучшие продукты, от икры до шоколада, в таком выборе, какого не увидишь в Лондоне. Это государственные комиссионные магазины. Здесь покупают не по карточкам, но платят за все гораздо дороже, а прибыль идет государству. В этих магазинах вокруг прилавков всегда толпится много самого разного народа. Люли могут позволить себе покупать продукты по высоким ценам - хотя бы иногда, чтобы принять гостей, — потому что почти у всех есть лишние деньги.

Вот как это получается. Возьмем в качестве примера Ивана и Наташу — молодую пару с ребенком. Иван работает — ну, скажем, механиком и зарабатывает тысячу двести рублей в месяц. Наташа — швея (может быть, я видел ее во время посещения швейной фабрики), ее заработок - пятьсот рублей в месяц. Месячный доход семьи составляет тысячу семьсот рублей. С жильем в Москве все еще очень трудно, так что у этой семьи, наверное, всего одна или две комнаты. Но платят за квартиру они не больше 25-30 рублей в месяц. Ребенок ходит в детский сад при швейной фабрике (не исключено, что я видел его там), где он всегда под присмотром и всегда вовремя накормлен. Наташа обедает в фабричной столовой, Иван — в заводской; оба обеда стоят всего несколько рублей. Ясно, что при такой невысокой стоимости жизни у Ивана и Наташи остается довольно много свободных денег.

Оба они являются членами профсоюза, получающего от государства субсидию в размере восьми-двенадцати процентов заработной платы, и профсоюз заботится об их благосостоянии (сюда входит медицинское обслуживание, дома отдыха и т.д.). По вечерам они, вероятно, ходят в свои профсоюзные клубы на спектакли любительских театральных коллективов, концерты, танцы, лекции. Иногда бывают в знаменитых московских театрах — некоторые из них, бесспорно, относятся к числу лучших в мире, — но не слишком часто, потому что спрос на билеты очень велик. Билеты в драматические и оперные театры, в концертные залы стоят довольно дешево, так же как книги и все, что имеет отношение к просвещению и искусству. В Москве, заплатив меньше, чем стоит порция мороженого, вы можете попасть на такой спектакль, которого в Америке не увидишь ни за какие деньги.

Жизнь Ивана и Наташи и всего их поколения была нелегкой. В тридцатые годы, ценой великих усилий и лишений, они помогали своей стране создавать тяжелую промышленность, которая затем была безжалостно разрушена фашистскими захватчиками. Они сражались и победили — и сразу же приступили к восстановлению своей экономики. Стоит ли удивляться, что они плохо одеты, живут в неудобных перенаселенных квартирах, а транспорт оставляет желать лучшего. Но перед ними горы работы, а о безработице они никогда не слышали; каждый твердо знает, что все его таланты и способности найдут себе применение и будут реализованы до конца. Они росли свободными от опошляющего влияния денег, которое так часто ведет к душевной убогости. (Здесь не встретишь преувеличенного внимания к сексу, столь обычного в других странах.) Они любят футбол, волейбол, любят веселые ярмарки в парках; в то же время они страстно хотят учиться, читать, спорить о прочитанном, наслаждаться великим искусством.

Воспоминания о посещении заводов, музеев, магазинов, театров, школ и даже городского суда сейчас уже несколько смешались; но один московский вечер сияет среди них, как красная звезда на кремлевской башне. В одном из самых больших залов Москвы была объявлена лекция о моем творчестве с показом сцен из спектаклей; в афише сообщалось, что я приму в ней участие, выступлю и прочту отрывки из своих произведений. Билеты раскупили за несколько часов, но всем желающим их не хватило, и вечером у подъездов собралась огромная толпа. Я встал, чтобы обратиться к переполненной аудитории, но не смог говорить из-за шума, доносившегося снаружи. Двери в глубине зала начал приоткрываться, потом широко распахнулись, и толпа молодежи ворвалась в зал и рассыпалась по проходам. Нечто подобное можно увидеть на футболе в Лондоне, на бое боксеров-профессионалов в Нью-Йорке - но на встрече с писателем? Такое бывает только в Москве.

Дж. Б. ПРИСТЛИ, 1946 год.

Версия для печати

Наверх